История В первой половине ХХ века в Большенном театре блестели два…
В первой половине ХХ века в Большенном театре блестели два восхитительных баса — Александр Степанович Пирогов и Марк Осипович Рейзен. Певцов сберегали, и, чтоб их не перегружать, ставили работать по очереди. к примеру, с утра в "Фаусте" пел один, а вечерком в "Евгении Онегине" — иной.
В один прекрасный момент случилось так, что Пирогов захворал, и Рейзену пришлось петь и с утра, и вечерком. В "Фаусте" опосля арии Мефистофеля по задумке режиссёра на площади происходил взрыв. Рабочий сцены опускал сценический лючок, на котором стоял артист, и позже оттуда шел пар. Мефистофель исчезал на очах изумлённой публики.
На утреннем спектакле человек, который включал рубильник, видимо похмелившись опосля вчерашнего, уснул, и лючок не провалился. Рейзен допел арию, взмахнул шпагой, мало постоял и просто удрал за кулисы балетными па. Зрители поразмыслили, что так и обязано быть.
Механика, естественно, выискали, но так и не отыскали. К тому же ему всё равно ничего бы не сделали, как представителю трудового народа, гегемона страны Советов.
Вечерком Рейзен вышел уже в "Евгении Онегине" исполнять партию Гремина. На сцене генерал посиживал в кресле и пел:
— Любви все возрасты покорливы…
Далее звучала музыка: "Пум… пум… пум…". И это напоминало конец арии Мефистофеля. Услышав знакомое, рабочий, сидевший под сценой, рванул рубильник. Взрыв! И принципиальный генерал совместно с креслом провалился вниз.
Марк Осипович в негодовании выматерился, отдал по роже механику. Тот, увидев впереди себя не Мефистофеля, а генерала, вновь рванул на себя рубильник. Оркестр от нежданности умолк. вдруг кресло опять вынырнуло на сцену, и Гремин как ни в чём не бывало продолжил:
— Её порывы благотворны…
Потрясённый эффектом, зал разразился бурными рукоплесканиями.